Все в свое время - Страница 11

Готов ли на такое Нубил? Не готов. Но он не оставил охотнику выбора, жизнь воина дороже, чем боль труса. Потому, осторожно, не прельстившись сверх необходимого, Нит срезал с куста пять-шесть желто-зеленых травинок — этого должно было с запасом хватить на дорогу до города.

Когда Нит вернулся, чужак дремал, свернувшись у ног бессознательного воина, и к ним осторожно, бесшумно, не поверив своей удаче, подбиралась степная змея-одноглазка, что откладывает яйца только в мертвых телах. Промедли Нит на несколько мгновений, и в голубой мир отправилось бы два новых гостя — змея-одноглазка не опасна, она никогда первой не нападет на человека, но укус ее так же смертелен, как и у остальных змей. Нит не стал убивать. Отпугнул брошенным камнем, и оставил в покое — мясо змей не съедобно, их шкура жжет кожу и не поддается обработке, их яд быстро выдыхается и теряет всю свою силу. Только они убивают ради убийства, мудрость Али-владыки гласила, что любая из тварей имеет право на жизнь. Что же касается Нубила… Нит уже махнул на него рукой. Еще человек так устал от земной жизни, то это только его выбор. Они дойдут до города, а дальше чужака будут судить те, кто имеет на это право.

Пока же, чтоб хоть немного облегчить его участь, охотник вспоминал слова ведунов — Али-трава даст больше сил, если не жевать ее, как делают глупые кары, а сделать особый отвар. Измельчив шесть травинок, он прогрел их огненным прутом, растер в белесый порошок, добавил несколько капель воды, дал немного отстояться и всю эту массу хорошо размял, чтоб она превратилась в однородный серый ком с резким, терпким запахом, от которого глаза начинали лить воду. Теперь этот ком надо было еще раз нагреть и растворить в воде. Зачем? Неизвестно. Почему, дважды нагретый, порошок начинал растворяться? Неизвестно. Еще одна шутка богов — Верные Псы давно привыкли, что мир вокруг непознаваем, и выжить можно только приняв его таким, какой он есть. Напиток, который даст любому человеку силы богов, был готов.

— Вставай, — охотник не собирался церемониться с чужаком, проявлять снисходительность, и будил так, как опытные охотники глупых мальчишек — ногами. — Вставай.

— Вотсзэхэл! Вотаю дуи? — проверенный поколениям метод не подвел, и уже через несколько мгновений сон оставил Нубила.

— Пей.

— Вот? Дрин? Айдово тодрин, айв джас…

— Пей! — огонь в глазах охотника не сулил чужаку ничего хорошего, и тому ничего не оставалось, как подчиниться. Поднеся ко рту флягу, сначала осторожно, с подозрением, сделал скромный глоток… Затем второй, третий… Когда фляга опустела, Нит кивнул, и, как нечто само собой разумеющееся, продолжил. — Теперь пошли.

"Мы и так слишком долго сидим на одном месте", — добавил он про себя. — "Три лисы, волк-одиночка и стая рыжих крыс — пока их слишком мало, но скоро на наш запах соберется вся степь"… После того, как следопыт выпускает из тела душу, какое-то время он видит и знает больше, чем простой человек, и Нит мог точно сказать, сколько хищных глаз сейчас примерялись к трем человеческим телам. Нубил этого не знал. Он ничего не знал про этот странный, смертельно опасный и такой непривычный мир, но сейчас это его не заботило. С каждым глотком отвара в тело как будто вливались новые силы, уходила усталость, сонливость, голод и жажда, сознание становилось светлым и ясным, хотелось идти, бежать, лететь куда-то в облака и, опьяненный собственной силой, он был готов броситься с голыми руками на любого врага… Охотник помнил эти чувства. Помнил по себе. Потому нисколько не сомневался, что теперь чужак сам будет тащить его вперед. Он не ошибся.

— Батай… Ай… Вотвозэт? Айфилайке… Джизэ! — чтоб описать переполняющие его чувства, чужаку не хватало слов своего языка.

— Пошли, — повторил Нит, и Нубил не заставил себя ждать. Ни о каком привале речь больше не шла.

Как охотник и думал, теперь уже ему приходилось приноравливаться к быстрому шагу своего спутника, то и дело спасая его из очередной беды. Быстрому, но слепому — яд Али-травы толкал чужака вперед, его глаза просветлели, но разум окончательно погрузился в туман. Он рвался через песчаную рябь, под которой строят норы те самые рыжие крысы. Пытался перебраться через кусты нож-травы, обманчиво-нежные листья которой по остроте немногим уступают стали. Все время упускал из виду, что там, где легко пройдет человек, не всегда проедут носилки с раненным. И говорил. Все время, не переставая, говорил: высокий девичий голос разливался над степью полноводной рекой. Он комментировал Ниту все, что видел, а когда понял, что охотник его начисто игнорирует, просто говорил вслух. Или даже пел, забавные, хоть и совершенно непонятные песни, повторяя все время "майкин, майджизэ энмайло!". Пел громко, даже не пытаясь себя сдерживать — опьянение Али-травой на каждого человека действует по-своему, и в случае Нубила оно нашло выход через боевые марши и лирические баллады. В тишине степи звуки разносились на многие полеты стрелы, но, к счастью для путников, хищники степи предпочли не связываться со странной добычей.

Когда облака начали темнеть, чужак выдохся. Опьянение перешло в следующую стадию — теперь он и сам не смог бы объяснить, что толкало его весь день на певчие подвиги. Через силу перекусив, отравленный Али-травой организм мог обходиться без еды и воды до той поры, пока не умрет от голода и жажды, он всю ночь молчал, не издав ни единого звука. Даже тогда, когда Нит нашел тело молодого Ната — уже обглоданное до самых костей. Нубил молчал, когда охотник предал тело своего друга огню. Молчал, когда они зарылись в землю, спасаясь от нежданного ночного дождя. Лишь следующим утром, когда облака были уже совсем светлые, он тихо позвал, каким-то образом вспомнив единожды названное имя охотника: